Иван Сергеевич Тургенев. Песнь торжествующей любви. аудиокнига
Вставка
- Опубліковано 23 лип 2017
- Рассказ Ивана Тургенева - Песнь торжествующей любви. -
Поддержать канал
Карта сбербанка 4276 2501 9038 4438
ЮMoney (Яндекс.Деньги) yoomoney.ru/to/410011635614349
DonationAlerts www.donationalerts.com/r/audi...
Вячеслава Терновского- великолепного ЧТЕЦА необходимо указывать. Без его голоса книги бы не слушались с таким наслаждением...
Терновский это тоже классика чтения!!!
ЭТО ПРОФЕССИОНАЛИЗМ, ВЫСОКИЙ ПРОФЕССИОНАЛИЗМ! ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПРОФЕССИОНАЛЫ ВО ВСЕХ СФЕРАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ч Е Л О В Е К А!
Согласен, но Томаса Манна он читал особенно великолепно. Без него, я не уверен, что влюбился бы в творчество Манна
Терновский Евгений Павлович! Непревзойденный чтец! Мастер!!! 1937 - 2004 г.
@@user-gh2zt2uc3x Здравствуйте, Егор! А СЕЙЧАС как можно послушать?
Спасибо огромное!
Низкий поклон Чтецу‐ Нвгению Терновскому!!!
Непревзойдённый талант!
Люблю всей душой,всем сердцем!
Слушаю произведения наших классиков ,да ещё в исполнении Терновского и это такое удовольствие,счастье,восторг!
Чудесный чтец, волшебник Иван Сергеевич! Слава нашему великому и могучему!
Спасибо, неожиданно, открыла Тургенева с другой стороны 🙏❤️
От всей души спасибо Вам 💕 за чудесный рассказ Тургенева И.С. 💕👏💕👌💕👍💕
Спасибо, великолепное чтение. Открываю Тургенева снова и снова. Спасибо.
Спасибо большое. Занимательный рассказ и замечательный чтец. Прослушала с удовольствием.
Здравствуйте!
Спасибо вам за вашу работу! Об этом произведение не знала.
Великолепное прочтение, благодарю вас!
Обожаю Тургенева и была удивлена этим произведением не ожидала такой мистики от писателя тем более что слушала на сон грядущий 🤦♀️
Спасибо!
спасибо огромное!
Возмутительно, что не печатает чтеца. Очень нравится чтение в его исполнении и не пишете кто.
СПАСИБО ОГРОМНОЕ ❤
Какая прелесть! И про итальянцев
Это, похоже, читает Владимир Антоник, а не Вячеслав Терновский.,как указывается в предыдущем комментарии. Огромное спасибо за прекрасное прочтение. Самый лучший чтец.
Спасибо.
Благодарю!!!
Люблю Тургенева, пожалуй, из русских он самый для меня близкий. Два раза перечитывала собрание сочинений. Это стоит особняком, напоминает сказки Гауфа (тоже люблю), как "Сказка об отрубленной руке". Недосказанность - завораживающий литературный приём. И не только ведь в этом загадка, а ещё по поводу немого слуги: кто из них главный, кто колдовал? Единственно "но" для меня - это название. "Песнь торжествующей любви" должны быть о чем-то прекрасном и возвышенном, а не о чёрной магии. С другой стороны, учитывая обстоятельства личной жизни самого автора, сюжет /выбор сюжета вполне понятен.
Красота 💐
Благодарю!
ЕВГЕНИЙ ТЕРНОВСКИЙ - ЗАМЕЧАТЕЛЬНЕЙШИЙ СОВЕТСКИЙ ДИКТОР!
ну вот, жизнь только зародилась, а книга уже закончилась и мы не узнаем чей малыш...))). спасибо за возможные прослушать.
Вы думаете, что это малыш у неё зародился? а может это просто новое ощущение жизни?
Если малыш, то точно от Муция - тут вопросов нет.
Очень давно читала это произведение и так хотелось узнать,что там за новая зарождающая жизнь,она видимо ждёт ребёнка,конечно же не от мужа. Ну вот как всегда!!!На самом интересном месте!
Евгений Терновский, а неВячеслав
Интересная вещь,но абсолютно не в стиле Тургенева.Не зная,что автор он,не подумала бы никогда,что он такое написал.
Тургенев ссылается на какую - то рукопись....Отсюда и незаконченность...
0 Щ
У него целый цикл подобных произведений
@@user-zf3fw6xt7p нельзя ли названий?
"Фауст" по смыслу похоже
Валерия скоро заснула; но Фабий заснуть не мог. В ночной тишине ему живее представлялось все виденное, все прочувствованное им; он еще настойчивее задавал себе вопросы, на которые по-прежнему не находил ответа. Точно ли Муций стал чернокнижником -- и уж не отравил ли он Валерию? Она больна... но какою болезнью? Пока он, положив голову на руку и сдерживая горячее дыхание, предавался тяжелому раздумью -- луна опять взошла на безоблачное небо; и вместе с ее лучами, сквозь полупрозрачные стекла окон, со стороны павильона -- или это почудилось Фабию? -- стало вливаться дуновение, подобное легкой, пахучей струе... вот слышится назойливое, страстное шептание... и в тот же миг он заметил, что Валерия начинает слабо шевелиться. Он встрепенулся, смотрит: она приподнимается, опускает сперва одну ногу, потом другую с постели -- и, как лунатик, безжизненно устремив прямо перед собою потускневшие глаза, протянув вперед руки, направляется к двери сада! Фабий -- мгновенно выскочил в другую дверь спальни -- и, проворно обежав угол дома, припер ту, что вела в сад... Едва он успел ухватиться за замок, как уже почувствовал, что кто-то силится отворить дверь изнутри, налегает на нее... еще и еще... потом раздались трепетные стенанья...
"Но ведь Муций не вернулся из города?" -- мелькнуло в голове Фабия -- и он бросился к павильону...
Что же он видит?
Навстречу ему, по дороге, ярко залитой блеском месячных лучей, идет, тоже как лунатик, тоже протянув руки вперед и безжизненно раскрыв глаза, -- идет Муций... Фабий подбегает к нему -- но тот, не замечая его, идет, мерно выступая шаг за шагом -- и недвижное лицо его смеется при свете луны, как у малайца. Фабий хочет кликнуть его по имени... но в это мгновение он слышит: сзади его, в доме, стукнуло окно... он оглядывается...
Действительно: окно спальни распахнулось сверху донизу -- и, занеся ногу через порог, стоит в окне Валерия... руки ее как будто ищут Муция... она вся тянется к нему.
Несказанное бешенство залило грудь Фабия внезапно нахлынувшей волной. "Проклятый колдун!" -- возопил он неистово -- и, схватив Муция одной рукой за горло, он нащупал другою кинжал в его поясе -- и по самую рукоятку воткнул лезвие ему в бок.
Пронзительно закричал Муций -- и, притиснув ладонью рану, побежал, спотыкаясь, назад в павильон... Но в самый тот миг, когда его ударил Фабий, так же пронзительно закричала Валерия и, как подкошенная, упала на землю.
Фабий бросился к ней, поднял ее, понес на кровать, заговорил с нею...
Она долго лежала неподвижно; но открыла, наконец, глаза, вздохнула глубоко, прерывисто и радостно, как человек, только что спасенный от неминучей смерти, -- увидала мужа -- и, обвив его шею руками, прижалась к его груди. "Ты, ты, это ты", -- лепетала она. Понемногу руки ее разжались, голова откинулась назад и, прошептав с блаженной улыбкой: "Слава богу, все кончено... Но как я устала!" -- она заснула крепким, но не тяжелым сном.
Как будто-то в конце оборвалось и нет окончания.
Около половины XVI столетия проживало в Ферраре (она процветала тогда под скипетром своих великолепных герцогов, покровителей искусств и поэзии) -- проживало два молодых человека, по имени: Фабий и Муций. Ровесники годами, близкие родственники, они почти никогда не разлучались; сердечная дружба связала их с раннего детства... одинаковость судьбы скрепила эту связь. Оба принадлежали к старинным фамилиям; оба были богаты, независимы и бессемейны; вкусы, наклонности были схожие у обоих. Муций занимался музыкой, Фабий -- живописью. Вся Феррара гордилась ими, как лучшим украшением двора, общества и города. Наружностью они, однако, не походили друг на друга, хотя оба отличались стройной юношеской красотою: Фабий был выше ростом, бел лицом и волосом рус -- а глаза имел голубые; Муций, напротив, имел лицо смуглое, волосы черные, и в темно-карих его глазах не было того веселого блеска, на губах той приветливой улыбки, как у Фабия; его густые брови надвигались на узкие веки -- тогда как золотистые брови Фабия уходили тонкими полукругами на чистый и ровный лоб. Муций и в разговоре был менее жив; со всем тем оба друга одинаково нравились дамам -- ибо недаром были образцами рыцарской угодливости и щедрости.
В одно и то же время с ними проживала в Ферраре девица по имени Валерия. Ее считали одной из первых красавиц города, хотя видеть ее можно было очень редко, так как она вела жизнь уединенную и выходила из дому только в церковь -- да в большие праздники на гулянье. Она жила с своей матерью, благородной, но небогатой вдовою, у которой не было других детей. Всякому, кому только ни встречалась Валерия, -- она внушала чувство невольного удивления и столь же невольного, нежного уважения: так скромна была ее осанка, так мало, казалось, сознавала она сама всю силу своих прелестей. Иные, правда, находили ее несколько бледной; взгляд ее глаз, почти всегда опущенных, выражал некоторую застенчивость и даже боязливость; ее губы улыбались редко -- и то слегка: голос ее едва ли кто слышал. Но ходила молва, что он был у нее прекрасен и что, запершись у себя в комнате, ранним утром, когда все в городе еще дремало, она любила напевать старинные песни, под звуки лютни, на которой сама играла. Несмотря на бледность лица, Валерия цвела здоровьем; и даже старые люди, глядя на нее, не могли не подумать: "О, как счастлив будет тот юноша, для кого распустится, наконец, этот еще свернутый в лепестках своих, еще нетронутый и девственный цветок!"
Терновский Евгений
К обеду она пришла в столовую и очень была тиха и ласкова; однако все еще жаловалась на усталость. Но ни тревоги уже не было в ней, ни прежнего постоянного изумления и тайного страха; и когда, на другой день после отъезда Муция, Фабий снова принялся за ее портрет, он нашел в ее чертах то чистое выражение, мгновенное затмение которого так смутило его... и кисть побежала по полотну легко и верно.
Супруги зажили прежней жизнью. Муций для них исчез, как будто его никогда не существовало. И Фабий и Валерия, оба точно условились не упоминать о нем ни единым звуком, не осведомляться об его дальнейшей судьбе: она, впрочем, и для всех осталась тайной. Муций действительно исчез, точно провалился сквозь землю. Фабию однажды показалось, что он обязан рассказать Валерии, что именно произошло в ту роковую ночь... но она, вероятно, угадала его намерение и притаила дыхание, глаза ее прищурились, точно она ожидала удара... И Фабий ее понял: он не нанес ей этого удара.
В один прекрасный осенний день Фабий оканчивал изображение святой Цецилии; Валерия сидела перед органом, и пальцы ее бродили по клавишам... Внезапно, помимо ее воли, под ее руками зазвучала та песнь торжествующей любви, которую некогда играл Муций, -- и в тот же миг, в первый раз после ее брака, она почувствовала внутри себя трепет новой, зарождающейся жизни... Валерия вздрогнула и остановилась...
Что это значило? Неужели же...
Он казался спокойным и довольным -- но рассказывал мало; все больше расспрашивал Фабия о прежних общих знакомых, о немецком походе, об императоре Карле; говорил о своем желании съездить в Рим, посмотреть на нового папу. Он опять предложил Валерии ширазского вина -- и, в ответ на ее отказ, промолвил, словно про себя: "Теперь уже не нужно". Вернувшись с женою в спальню, Фабий скоро заснул... и, проснувшись час спустя, мог убедиться, что никто не разделял его ложа: Валерии не было с ним. Он быстро приподнялся -- и в то же мгновенье увидел жену, в ночном платье, входившую из сада в комнату. Луна светила ярко, хотя незадолго перед тем пробежал легкий дождик. С закрытыми глазами, с выражением тайного ужаса на неподвижном лице, Валерия приблизилась к постели и, ощупав ее протянутыми вперед руками, легла поспешно и молча. Фабий обратился к ней с вопросом -- но она ничего не ответила; казалось, она спала. Он коснулся ее -- и почувствовал на ее одежде, на ее волосах, дождевые капли -- а на подошвах ее обнаженных ног -- песчинки. Тогда он вскочил и побежал в сад через полуоткрытую дверь. Лунный, до жесткости яркий свет обливал все предметы. Фабий оглянулся -- и увидел на песку дорожки следы двойной пары ног -- одна пара была босая, и вели эти следы к беседке из жасминов, находившейся в стороне между павильоном и домом. Он остановился в недоумении -- и вот внезапно снова раздаются звуки той песни, которую он уже слышал в прошлую ночь! Фабий вздрагивает, вбегает в павильон... Муций стоит посреди комнаты и играет на скрипке. Фабий бросается к нему.
-- Ты был в саду, ты выходил, твое платье мокро от дождя?
-- Нет... не знаю... кажется... не выходил... -- с расстановкой отвечает Муций, словно удивленный приходом Фабия и его волнением.
Фабий схватывает его за руку.
-- И почему ты опять играешь эту мелодию? Разве ты опять видел сон?
Муций взглядывает на Фабия с тем же удивлением -- и молчит.
-- Отвечай же!
-- Месяц стал, как круглый щит --
Как змея, река блестит...
Друг проснулся, недруг спит --
Ястреб курочку когтит!..
Помогай! --
бормочет Муций нараспев, как бы в забытьи.
Фабий отступил шага на два, уставился на Муция, подумал... и вернулся в дом, в спальню.
Склонив голову на плечо и бессильно раскинув руки, Валерия спала тяжелым сном. Он не скоро ее добудился... но как только она увидала его, она бросилась к нему на шею, обняла его судорожно; все тело ее трепетало.
-- Что с тобой, моя дорогая, что с тобою? -- повторял Фабий, стараясь ее успокоить. Но она продолжала замирать на его груди.
-- Ах, какие страшные сны я вижу, -- шептала она, прижимаясь к нему лицом. Фабий хотел было ее расспросить... но она только содрогалась...
Ранним отблеском утра заалелись стекла окон, когда она, наконец, задремала в его объятиях.
Валерия не скоро заснула; кровь ее тихо и томно волновалась, и в голове слегка звенело... от странного того вина, как она полагала, а может быть, и от рассказов Муция, от игры его на скрипке... К утру она, наконец, заснула, и ей привиделся необычайный сон.
Ей почудилось, что вступает она в просторную комнату с низким сводом... Такой комнаты она в жизни не видывала. Все стены выложены мелкими голубыми изразцами с золотыми "травами"; тонкие резные столбы из алебастра подпирают мраморный свод; самый этот свод и столбы кажутся полупрозрачными... бледно-розовый свет отовсюду проникает в комнату, озаряя все предметы таинственно и однообразно; парчовые подушки лежат на узком ковре по самой середине гладкого, как зеркало, пола. По углам едва заметно дымятся высокие курильницы, представляющие чудовищных зверей; окон нет нигде; дверь, завешенная бархатным пологом, безмолвно чернеет во впадине стены. И вдруг этот полог тихонько скользит, отодвигается... и входит Муций. Он кланяется, раскрывает объятия, смеется... Его жесткие руки обвивают стан Валерии; его сухие губы обожгли ее всю... Она падает навзничь на подушки...
Стеня от ужаса, после долгих усилий, проснулась Валерия. Еще не понимая, где она и что с нею, она приподнимается на кровати, озирается... Дрожь пробегает по всему ее телу... Фабий лежит рядом с вею. Он спит; но лицо его, при свете круглой и яркой луны, глядящей в окна, бледно, как у мертвеца... оно печальнее мертвого лица. Валерия разбудила мужа -- и как только он взглянул на нее, "Что с тобою?" -- воскликнул он. "Я видела... я видела страшный сон", -- прошептала она, все еще содрогаясь.
Но в это мгновенье со стороны павильона принеслись сильные звуки, и оба, -- и Фабий и Валерия, -- узнали мелодию, которую сыграл им Муций, называя ее песней удовлетворенной, торжествующей любви. Фабий с недоумением посмотрел на Валерию... она закрыла глаза, отвернулась -- и оба, притаив дыхание, прослушали песнь до конца. Когда замер последний звук, луна зашла за облако, в комнате вдруг потемнело... Оба супруга опустили головы на подушки, не обменявшись словом, -- и ни один из них не заметил, когда заснул другой.
Фабий и Муций увидали Валерию в первый раз на пышном народном празднике, устроенном по повелению герцога Феррарского, Эркола, сына знаменитой Лукреции Борджиа, в честь знатных вельмож, прибывших из Парижа по приглашению герцогини, дочери французского короля Людовика XII. Рядом с своей матерью сидела Валерия посреди изящной трибуны, возведенной по рисунку Палладия на главной феррарской площади для почетнейших дам города. Оба -- и Фабий и Муций -- страстно в нее влюбились в тот же день; и так как они ничего не скрывали друг от друга -- то каждый из них скоро узнал, что происходило в сердце товарища. Они положили между собою: постараться обоим сблизиться с Валерией -- и если она удостоит избрать кого-нибудь из них -- то другой безропотно покорится ее решению. Несколько недель спустя благодаря доброй славе, которой они пользовались по праву, им удалось проникнуть в трудно доступный дом вдовы; она позволила им посещать ее. С тех пор они почти каждый день могли видеть Валерию и беседовать с нею -- и с каждым днем огонь, зажженный в сердцах обоих юношей, разгорался сильнее и сильнее; однако Валерия ни одному из них не оказывала предпочтения, хотя присутствие их ей, видимо, нравилось. С Муцием она занималась музыкой; но разговаривала больше с Фабием: с ним она меньше робела. Наконец, они решились узнать окончательно свою участь -- и послали к Валерии письмо, в котором просили ее объясниться и сказать, кому она готова отдать свою руку. Валерия показала это письмо матери -- и объявила ей, что готова остаться в девицах; но, если мать находит, что ей пора вступить в брак, то она выйдет за того, на кого укажет ее выбор. Почтенная вдова пролила несколько слез при мысли о разлуке с любимым детищем; однако отказать женихам не было причины: она считала их обоих равно достойными руки ее дочери. Но, втайне предпочитая Фабия и подозревая, что и Валерии он приходится более по нраву, она указала на него. На другой же день Фабий узнал о своем счастье; а Муцию осталось сдержать свое слово -- и покориться.
Он так и сделал; но быть свидетелем торжества своего друга, своего соперника -- он не мог. Немедленно продал он большую часть своего имущества -- и, собрав несколько тысяч дукатов, отправился в дальнее путешествие на Восток. Прощаясь с Фабием, он сказал ему, что вернется не прежде, чем почувствует, что последние следы страсти в нем исчезли. Тяжело было Фабию расстаться с другом детства и юности... но радостное ожидание близкого блаженства вскоре поглотило всякие другие ощущения -- и он отдался весь восторгам увенчанной любви.
Вскоре он вступил в брак с Валерией -- и только тогда узнал всю цену сокровища, которым ему довелось обладать. У него была прекрасная вилла, окруженная тенистым садом, в недальнем расстоянии от Феррары; он переехал туда вместе с женою и ее матерью. Светлое время наступило для них тогда. Супружеская жизнь выказала в новом пленительном свете все совершенства Валерии; Фабий становился замечательным живописцем -- уже не простым любителем, а мастером. Мать Валерии радовалась и благодарила бога, глядя на счастливую чету. Четыре года промчались незаметно, как блаженный сон. Одного недоставало молодым супругам; одно завелось у них горе: детей у них не было... но надежда не покидала их. К концу четвертого года их посетило великое, на этот раз настоящее горе: мать Валерии скончалась, поболев несколько дней.
Много слез пролила Валерия; долго не могла привыкнуть к своей утрате. Но прошел еще год, жизнь опять вступила в свои права, потекла прежним руслом. И вот в один прекрасный летний вечер, никого не предупредив, в Феррару вернулся Муций.
На другое утро Муций пришел к завтраку; он казался довольным -- и весело приветствовал Валерию. С замешательством ответила она ему -- взглянула на него мельком -- и страшно ей стало от этого довольного, веселого лица, от этих пронзительных и любопытных глаз. Муций принялся было снова рассказывать... но Фабий перервал его на первом слове.
-- Ты, видно, не мог заснуть на новом месте? Мы с женою слышали, как ты сыграл вчерашнюю песнь.
-- Да? Вы слышали? -- промолвил Муций. -- Я ее сыграл точно, но я спал перед тем и даже видел удивительный сон.
Валерия насторожилась.
-- Какой сон? -- спросил фабий.
-- Я видел, -- отвечал Муций, не спуская глаз с Валерии, -- будто я вступаю в просторную комнату со сводом, убранную по-восточному. Резные столбы подпирали свод, стены были покрыты изразцами, и хотя не было ни окон, ни свечей, всю комнату наполнял розовый свет, точно она вся была сложена из прозрачного камня. По углам дымились китайские курильницы, на полу лежали парчовые подушки вдоль узкого ковра. Я вошел через дверь, завешенную пологом, а из другой двери, прямо напротив -- появилась женщина, которую я любил когда-то. И до того она мне показалась прекрасной, что я загорелся весь прежнею любовью...
Муций знаменательно умолк. Валерия сидела неподвижно я только медленно бледнела... и дыхание ее стало глубже.
-- Тогда, -- продолжал Муций, -- я проснулся и сыграл ту песнь.
-- Но кто была эта женщина? -- проговорил Фабий.
-- Кто она была? Жена одного индийца. Я встретился с нею в городе Дели... Ее уже теперь нет в живых. Она умерла.
-- А муж? -- спросил Фабий, сам не зная, зачем он это спрашивает.
-- Муж тоже, говорят, умер. Я их обоих скоро потерял из виду.
-- Странно! -- заметил Фабий. -- Моя жена тоже видела нынешней ночью необыкновенный сон, -- Муций пристально взглянул на Валерию, -- который она мне не рассказала, -- добавил Фабий.
Но тут Валерия встала и вышла из комнаты. Тотчас после завтрака Муций тоже ушел, объявив, что ему нужно быть в Ферраре по делам и что он раньше вечера не вернется.
Муций уже не лежал на ковре. Одетый в дорожное платье, он сидел в кресле, но казался трупом, так же как в первое посещение Фабия. Окаменелая голова завалилась на спинку кресла, и протянутые, плашмя положенные, руки недвижно желтели на коленях. Грудь не поднималась. Около кресла, на полу, усеянном засохшими травами, стояло несколько плоских чашек с темной жидкостью, издававшей сильный, почти удушливый запах, запах мускуса. Вокруг каждой чашки свернулась, изредка сверкая золотыми глазками, небольшая змейка медного цвета; а прямо перед Муцием, в двух шагах от него, возвышалась длинная фигура малайца, облеченного в парчовую пеструю хламиду, подпоясанную хвостом тигра, с высокой шляпой в виде рогатой тиары на голове. Но он не был неподвижен; он то благоговейно кланялся и словно молился, то опять выпрямлялся во весь рост, становился даже на цыпочки; то мерно и широко разводил руками, то настойчиво двигал ими в направлении Муция и, казалось, грозил или повелевал, хмурил брови и топал ногою. Все эти движения, видимо, стоили ему большого труда, причиняли даже страдания: он дышал тяжело, пот лил с его лица. Вдруг он замер на месте и, набрав в грудь воздуха, наморщивши лоб, напряг и потянул к себе свои сжатые руки, точно он вожжи в них держал... и, к неописанному ужасу Фабия, голова Муция медленно отделилась от спинки кресла и потянулась вслед за руками малайца... Малаец отпустил их -- и Муциева голова опять тяжело откинулась назад: малаец повторил свои движения -- и послушная голова повторила их за ними. Темная жидкость в чашках закипела; самые чашки зазвенели тонким звоном, и медные змейки волнообразно зашевелились вокруг каждой из них. Тогда малаец ступил шаг вперед и, высоко подняв брови и расширив до огромности глаза, качнул головою на Муция... и веки мертвеца затрепетали, неровно расклеились, и из-под них показались тусклые, как свинец, зеницы. Гордым торжеством и радостью, радостью почти злобной, просияло лицо малайца; он широко раскрыл свои губы, и из самой глубины его гортани с усилием вырвался протяжный вой... Губы Муция раскрылись тоже, и слабый стон задрожал на них в ответ тому нечеловеческому звуку...
Но тут Фабий не выдержал более: ему представилось, что он присутствует на каких-то бесовских заклинаниях! Он тоже закричал и бросился бежать без оглядки домой, скорей домой, творя молитвы и крестясь.
Часа три спустя Антонио явился к нему с докладом, что все готово, все вещи уложены, и синьор Муций собирается в отъезд. Ни слова не ответив своему слуге, Фабий вышел на террасу, откуда был виден павильон. Несколько вьючных лошадей скучилось перед ним; к самому крыльцу был подведен могучий вороной жеребец с широким седлом, приспособленным для двух седоков. Тут же стояли слуги с обнаженными головами, вооруженные провожатые. Дверь павильона растворилась, и, поддерживаемый малайцем, снова надевшим обычное платье, появился Муций. Лицо его было мертвенно и руки висели, как у мертвеца, -- но он переступал, да! переступал ногами и, посаженный на коня, держался прямо и ощупью нашел поводья. Малаец вдел ему ноги в стремена, вскочил сзади его на седло, охватил рукой его стан -- и весь поезд двинулся. Лошади шли шагом, и когда они заворачивали перед домом, Фабию почудилось, что на темном лице Муция мелькнуло два белых пятнышка... Неужели это он к нему обратил свои зрачки? Один малаец ему поклонился... насмешливо, по обыкновению.
Видела ли это все Валерия? Жалюзи ее окон были закрыты... но может быть, она стояла позади их.
Фабий хотел дождаться ее пробуждения и уехать в Феррару -- как вдруг кто-то легонько постучался в дверь спальни. Фабий вышел и увидел перед собою своего старого дворецкого Антонио.
-- Синьор, -- начал старик, -- малаец нам сейчас объявил, что синьор Муций занемог и желает перебраться со всеми своими пожитками в город; а потому просит вас, чтобы вы дали ему в помощь людей для укладки вещей, -- а к обеду прислали бы вьючных и верховых лошадей да несколько провожатых. Вы позволяете?
-- Малаец тебе объявил это? -- спросил Фабий. -- Каким образом? Ведь он немой.
-- Вот, синьор, бумага, на которой он это все написал на нашем языке -- очень правильно.
-- И Муций, ты говоришь, болен?
-- Да, очень болен -- и видеть его нельзя.
-- За врачом не посылали?
-- Нет. Малаец не позволил.
-- И это написал тебе малаец?
-- Да, он.
Фабий помолчал.
-- Ну, что ж -- распорядись, -- промолвил он, наконец.
Антонио удалился.
Фабий с недоуменьем посмотрел вслед своему слуге. "Стало быть, не убит?" -- подумалось ему... и он не знал, радоваться ли -- или сожалеть. -- Болен? Но несколько часов тому назад -- ведь мертвеца же он видел!
Фабий вернулся к Валерии. Она проснулась и приподняла голову. Супруги обменялись долгим, значительным взглядом. "Его уже нет?" -- промолвила вдруг Валерия. Фабий вздрогнул. "Как... нет? Ты разве... Он уехал?" -- продолжала она. Фабию отлегло от сердца. "Нет еще; но он уезжает сегодня". -- "И я его больше никогда, никогда не увижу?" -- "Никогда". -- "И те сны не повторятся?" -- "Нет". Валерия опять радостно вздохнула; блаженная улыбка появилась опять на ее губах. Она протянула обе руки мужу. "И мы не будем никогда говорить о нем, никогда, слышишь, мой милый? И я из комнаты не выйду -- пока он не уедет. А ты теперь пришли мне моих служанок... да постой: возьми ты эту вещь! -- она указала на жемчужное ожерелье, лежавшее на ночном столике, ожерелье, данное ей Муцием, -- и брось его тотчас в самый наш глубокий колодезь. Обними меня -- я твоя Валерия -- и не приходи ко мне, пока... тот не уедет". Фабий взял ожерелье -- жемчужины показались ему потускневшими -- и исполнил приказание своей жены. Потом он стал скитаться по саду, издали поглядывая на павильон, около которого уже началась возня укладки. Люди выносили сундуки, вьючили лошадей... но малайца не было между ними. Неотразимое чувство влекло Фабия посмотреть еще раз на то, что происходило в павильоне. Он вспомнил, что на заднем его фасе находилась потаенная дверь, через которую можно было проникнуть во внутренность комнаты, где утром лежал Муций. Он подкрался к той двери, нашел ее незапертою и, раздвинув полости тяжелого занавеса, бросил нерешительный взгляд.
Как документы читает
Но это же разврат,у нас с мужчинами никто так не встречается,..
Зачем читать сноски ?
Совершенно не Тургеневское. Не понравился сюжет.
В те времена такие сказки, возможно, пользовались спросом. Теперь смешно.
Просто вы еще не доросли до такого мистицизма...
@@irina_sinelnichenko_57 да и слава богу!
Обычная страшилка. Не впечатляет.... Да ещё и не оконченная... Не советую тратить на нее час своей жизни:)