Снежок хороводный, или стоящая у окна . За стёклами с белой, морозной каймою, какую пришила седая пурга, снежок хороводный вращается тьмою и миксером, что запустила луна! Снега порошат. Прирастают сугробы. Зима обрамляет окошки квартир. В муке провода, тротуары и стропы. Повсюду графитно-белейший ампир! И он украшается войлочной пылью и кружевом из непохожих частиц, древнейшим, сухим, молодым изобильем, пылинками влаги и мёрзлых крупиц. Простор высоты избавляется разом от белого хлама, пушистых карат, пуховых скоплений, холодного газа и опорожняет от тяжестей склад. Ватин облаков все излишки ссыпает и высвобождает январскую мощь. А пейсы сосулек зубасто свисают, с улыбкой смотря на воскресную ночь. Безлюдные улицы с прошлой субботы уже три часа не встречали гостей. Я, как в Антарктиде, с душой парохода. И греет глинтвейн и камин меж свечей.
Снежок хороводный, или стоящая у окна
.
За стёклами с белой, морозной каймою,
какую пришила седая пурга,
снежок хороводный вращается тьмою
и миксером, что запустила луна!
Снега порошат. Прирастают сугробы.
Зима обрамляет окошки квартир.
В муке провода, тротуары и стропы.
Повсюду графитно-белейший ампир!
И он украшается войлочной пылью
и кружевом из непохожих частиц,
древнейшим, сухим, молодым изобильем,
пылинками влаги и мёрзлых крупиц.
Простор высоты избавляется разом
от белого хлама, пушистых карат,
пуховых скоплений, холодного газа
и опорожняет от тяжестей склад.
Ватин облаков все излишки ссыпает
и высвобождает январскую мощь.
А пейсы сосулек зубасто свисают,
с улыбкой смотря на воскресную ночь.
Безлюдные улицы с прошлой субботы
уже три часа не встречали гостей.
Я, как в Антарктиде, с душой парохода.
И греет глинтвейн и камин меж свечей.