Преисполненный. . Твои поцелуи, как дань полководцу. Мои поцелуи - владычице дар. И мы богатеем десятками порций, сплетаясь в один ненасытный пожар. Сближение кажется самым прекрасным, какого до нас не случалось нигде! Два тела, сживлённые страстью и счастьем, предстали примером несчастной Земле! Я лакомлюсь дольками губ увлажнённых, дарованных мне в непредсказанный срок, ответно вкушающих и оживлённых, легко пробуждая в них лакомый сок. Они отдаются с живым упоеньем, любя, хорошея и тая с добром, меня наделяя святым вдохновеньем, а ты награждаешь глубинным теплом. Глубинным теплом, источаемым сердцем, из недр его исходящим во вне, стремящимся первым к восторженным персям, и дальше текущим по светлой весне. Трезубец подсвечника дарит нам солнца над райским сюжетом большого ковра. Фриволье для юной горянки и горца дано от Творца как святая пора. Жаль, благоголосие птичье утихло, а то бы дополнило песню души. А может, и хорошо, что так тихо, чтоб нам не мешали в любовной тиши. Вечерняя полупрохлада сближает два пламени, что составляют одно, что под паутиной созвездий сияет невидимым светом, как бель эскимо. Желание, как шелковистые иглы, меня окрыляет и тянет к тебе, в уме порождая внебрачные игры, в какие играют лишь только в грехе. Твой стан сверхшикарный белеет во мраке, как будто снежок сахаристый в ночи, трепещет от чувств и касания к фраку, пленённый нарядом по паре причин. Моя светозарная, с лучшей душою, ты, словно душистая, сочная гроздь под чистой, слегка бархатистой луною среди серебринок мерцающих звёзд! Сочащийся и испивающий вкусы, поверивший в явь и былую мечту, снимающий с мускулов лишние грузы безумной взаимности с жаждою жду. В тебя погружаюсь, как в образ бермудский. Пускай пропаду, но пройду этот путь! Скорей распахни обе створочки блузки, чтоб я обозрел и вкусил твою грудь!
Преисполненный.
.
Твои поцелуи, как дань полководцу.
Мои поцелуи - владычице дар.
И мы богатеем десятками порций,
сплетаясь в один ненасытный пожар.
Сближение кажется самым прекрасным,
какого до нас не случалось нигде!
Два тела, сживлённые страстью и счастьем,
предстали примером несчастной Земле!
Я лакомлюсь дольками губ увлажнённых,
дарованных мне в непредсказанный срок,
ответно вкушающих и оживлённых,
легко пробуждая в них лакомый сок.
Они отдаются с живым упоеньем,
любя, хорошея и тая с добром,
меня наделяя святым вдохновеньем,
а ты награждаешь глубинным теплом.
Глубинным теплом, источаемым сердцем,
из недр его исходящим во вне,
стремящимся первым к восторженным персям,
и дальше текущим по светлой весне.
Трезубец подсвечника дарит нам солнца
над райским сюжетом большого ковра.
Фриволье для юной горянки и горца
дано от Творца как святая пора.
Жаль, благоголосие птичье утихло,
а то бы дополнило песню души.
А может, и хорошо, что так тихо,
чтоб нам не мешали в любовной тиши.
Вечерняя полупрохлада сближает
два пламени, что составляют одно,
что под паутиной созвездий сияет
невидимым светом, как бель эскимо.
Желание, как шелковистые иглы,
меня окрыляет и тянет к тебе,
в уме порождая внебрачные игры,
в какие играют лишь только в грехе.
Твой стан сверхшикарный белеет во мраке,
как будто снежок сахаристый в ночи,
трепещет от чувств и касания к фраку,
пленённый нарядом по паре причин.
Моя светозарная, с лучшей душою,
ты, словно душистая, сочная гроздь
под чистой, слегка бархатистой луною
среди серебринок мерцающих звёзд!
Сочащийся и испивающий вкусы,
поверивший в явь и былую мечту,
снимающий с мускулов лишние грузы
безумной взаимности с жаждою жду.
В тебя погружаюсь, как в образ бермудский.
Пускай пропаду, но пройду этот путь!
Скорей распахни обе створочки блузки,
чтоб я обозрел и вкусил твою грудь!