Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. «Приду в четыре», - сказала Мария. Восемь. Девять. Десять. Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый. В дряхлую спину хохочут и ржут канделябры. Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется! Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце - холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское. И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек. Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек. Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась, догна́ла, зарезала, - вон его! Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного. В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери. Проклятая! Что же, и этого не хватит? Скоро криком издерется рот. Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот, - сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и он и новые два мечутся отчаянной чечеткой. Рухнула штукатурка в нижнем этаже. Нервы - большие, маленькие, многие! - скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги! А ночь по комнате тинится и тинится, - из тины не вытянуться отяжелевшему глазу. Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на́ зуб. Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете - я выхожу замуж». Что ж, выходи́те. Ничего. Покреплюсь. Видите - спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: «Джек Лондон, деньги, любовь, страсть», - а я одно видел: вы - Джиоконда, которую надо украсть! И украли. Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей за́гиб. Что же! И в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги! Дра́зните? «Меньше, чем у нищего копеек, у вас изумрудов безумий». Помните! Погибла Помпея, когда раздразнили Везувий! Эй! Господа! Любители святотатств, преступлений, боен, - а самое страшное видели - лицо мое, когда я абсолютно спокоен? И чувствую - «я» для меня мало́. Кто-то из меня вырывается упрямо. Allo! Кто говорит? Мама? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца. Скажите сестрам, Люде и Оле, - ему уже некуда деться. Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он, выбрасывается, как голая проститутка из горящего публичного дома. Люди нюхают - запахло жареным! Нагнали каких-то. Блестящие! В касках! Нельзя сапожища! Скажите пожарным: на сердце горящее лезут в ласках. Я сам. Глаза наслезнённые бочками выкачу. Дайте о ребра опереться. Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу! Рухнули. Не выскочишь из сердца! На лице обгорающем из трещины губ обугленный поцелуишко броситься вырос. Мама! Петь не могу. У церковки сердца занимается клирос! Обгорелые фигурки слов и чисел из черепа, как дети из горящего здания. Так страх схватиться за небо высил горящие руки «Лузитании». Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани. Крик последний, - ты хоть о том, что горю, в столетия выстони!
Костистый пейзаж Костистый пейзаж облачил целый город. Свинцовое небо прикрыло простор... Сосуд настроения тонок, расколот. Прохладные думы проводят обзор... Постылая осень листву оплавляет, в янтарь превращая всю зелень дерев, сжигает листву и кусты оголяет. Цвета, словно пепел, и ветра напев.. Сугробы из листьев, как рыхлые слитки. Октябрь там пасмурен, едок и хмур; людей одевает в плащи и накидки, в тоскливый, предзимний и серый ажур.... В высотах туман облаков загустевших, как будто бы дым от костров и сигар. А я, поседевший и незагоревший, гляжу на бегущий к зиме календарь...
Только что привил любовь к Маяковскому этим видео одной даме, которая всю жизнь наотрез отказывалась его понимать. Спасибо большое артисту и хозяину, разместившему видео.
Всё на любителя. Кому-то нравится, кому-то нет. Я вообще не ожидал такого отклика, просто несколько лет назад скачал это видео, обнаружил, что его нет в ютубе, решил залить, чтобы у меня в доступе было🤝
полная копия Плана Ломоносова - по сути просто прочтение их песни. Ну это и не удивительно. Сложно представить более лучшую интерпретацию Маяковского, чем у плана
думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. «Приду в четыре», - сказала Мария. Восемь. Девять. Десять. Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый. В дряхлую спину хохочут и ржут канделябры. Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется! Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце - холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское. И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек. Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек. Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала, - вон его! Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного. В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери. Проклятая! Что же, и этого не хватит? Скоро криком издерется рот. Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот, - сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и он и новые два мечутся отчаянной чечеткой. Рухнула штукатурка в нижнем этаже. Нервы - большие, маленькие, многие! - скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги! А ночь по комнате тинится и тинится, - из тины не вытянуться отяжелевшему глазу. Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на зуб. Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете - я выхожу замуж». Что ж, выходите. Ничего. Покреплюсь. Видите - спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: «Джек Лондон, деньги, любовь, страсть», - а я одно видел: вы - Джоконда, которую надо украсть! И украли. Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей загиб. Что же! И в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги! Дразните? «Меньше, чем у нищего копеек, у вас изумрудов безумий». Помните! Погибла Помпея, когда раздразнили Везувий! Эй! Господа! Любители святотатств, преступлений, боен, - а самое страшное видели - лицо мое, когда я абсолютно спокоен? И чувствую - «я» для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо. Allo! Кто говорит? Мама? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца. Скажите сестрам, Люде и Оле, - ему уже некуда деться. Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он, выбрасывается, как голая проститутка из горящего публичного дома. Люди нюхают - запахло жареным! Нагнали каких-то. Блестящие! В касках! Нельзя сапожища! Скажите пожарным: на сердце горящее лезут в ласках. Я сам. Глаза наслезнённые бочками выкачу. Дайте о ребра опереться. Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу! Рухнули. Не выскочишь из сердца! На лице обгорающем из трещины губ обугленный поцелуишко броситься вырос. Мама! Петь не могу. У церковки сердца занимается клирос! Обгорелые фигурки слов и чисел из черепа, как дети из горящего здания. Так страх схватиться за небо высил горящие руки «Лузитании». Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани. Крик последний, - ты хоть о том, что горю, в столетия выстони!
@@user-ix1wk5nf5p не понятно, чью он роль исполняет- но явно не автора. Ибо здесь у Маяковского- сила, мужское начало, а Петров показывает какого- то хлюпика со слёзками в глазках. Как что- то абстрактное пойдёт, но как прочтение поэмы ВВ- ни в какие ворота.
"вошла ты резкая как нате" - какое нахуй нате? "как НАТЕ" - нате оно блять поэтому и резкое, потому что бросается резко в человека. Ничего против Александра не имею, но Маяковский - это Маяковский, а Александра как в гитисе научили стихи читать со сцены, так и читает как может.
@@natolevich Вот я тоже не пойму. По-моему, это лучшее чтение Маяковского, что я вообще видел. Видел культурное, видел выразительное, но такого слияния с текстом не видел никогда.
Вы думаете это бредит малярия? Нет, это Петров читает Маяковского
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», - сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.
И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.
Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.
Полночь, с ножом мечась,
догна́ла,
зарезала, -
вон его!
Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.
В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.
Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, -
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы -
большие,
маленькие,
многие! -
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится, -
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на́ зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете -
я выхожу замуж».
Что ж, выходи́те.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть», -
а я одно видел:
вы - Джиоконда,
которую надо украсть!
И украли.
Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей за́гиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!
Дра́зните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен, -
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
И чувствую -
«я»
для меня мало́.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле, -
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «Лузитании».
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний, -
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!
Браво Маяковский ...браво!
Спасибо большое!
Кто скажет после этого,что Петров не потрясающе талантлив? Мы это произведение в школе проходили...Рано в школе такое изучать,мне кажется...
Такое чувство, что мы забыли что-то такое не боятся своих чувств и эмоций (а может и не знали такого никогда)
❤
Костистый пейзаж
Костистый пейзаж облачил целый город.
Свинцовое небо прикрыло простор...
Сосуд настроения тонок, расколот.
Прохладные думы проводят обзор...
Постылая осень листву оплавляет,
в янтарь превращая всю зелень дерев,
сжигает листву и кусты оголяет.
Цвета, словно пепел, и ветра напев..
Сугробы из листьев, как рыхлые слитки.
Октябрь там пасмурен, едок и хмур;
людей одевает в плащи и накидки,
в тоскливый, предзимний и серый ажур....
В высотах туман облаков загустевших,
как будто бы дым от костров и сигар.
А я, поседевший и незагоревший,
гляжу на бегущий к зиме календарь...
Только что привил любовь к Маяковскому этим видео одной даме, которая всю жизнь наотрез отказывалась его понимать. Спасибо большое артисту и хозяину, разместившему видео.
Моооощь!
Оценка, какова!!! Круть!!!! Спасибо!!!! Саша)))!!! 🥰🤩👏👏👏👍✌
Блестящая работа. Но самое пронзительное - когда тихо.
Супер спасибо большое
... крик... Души...
Это. Просто. Офигенно
👏👏👏💐💐💐
Это очень больно он был готов изменился ради неё
Так то поэма написана До знакомства с Лилей)
Это круто.
Петров снова в образе пьяного Петрова
Актерам сейчас голос не ставят видимо. Можно с кашей во рту по сцене ходить
Всё на любителя. Кому-то нравится, кому-то нет. Я вообще не ожидал такого отклика, просто несколько лет назад скачал это видео, обнаружил, что его нет в ютубе, решил залить, чтобы у меня в доступе было🤝
Он этим образом предает состояние души! Он транслирует то что чувствует в этом отрывке! Этой поэмы!
@@natolevichпочему видео закосячено в конце?
не кринжуй дура
ua-cam.com/video/_vc1y48fnXU/v-deo.html Точная копия
Молодец
Блестяще
Браво!!!!❤
Голос похож на Маяковский
Так неприятно, когда он кричит, вроде эмоционально, красиво даже, но на столько громко и даже переигранно..
На вкус и цвет товарищей нет🤝
Он все-таки для зала выступал, а не для съемки. Если подойти к актеру в гриме, можно ужаснуться, но из зала выглядит отлично.
так он не просто петров..... он ещё и понял маяковского..... неплохо. :)
❤️👍
полная копия Плана Ломоносова - по сути просто прочтение их песни. Ну это и не удивительно. Сложно представить более лучшую интерпретацию Маяковского, чем у плана
Сравнить прочтение Петрова и плана-все равно что сравнить жопу с пальцем.
Петров-любовь!
Сравнить прочтение Петрова и плана-все равно что сравнить жопу с пальцем.
Петров-любовь!
Сравнить прочтение Петрова и плана-все равно что сравнить жопу с пальцем.
Петров-любовь!
Сравнить прочтение Петрова и плана-все равно что сравнить жопу с пальцем.
Петров-любовь!
Сравнить прочтение Петрова и плана-все равно что сравнить жопу с пальцем.
Петров-любовь!
🎉🎉🎉
думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», - сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.
И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.
Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.
Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала, -
вон его!
Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.
В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.
Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, -
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы -
большие,
маленькие,
многие! -
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится, -
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете -
я выхожу замуж».
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть», -
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.
Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!
Дразните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен, -
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
И чувствую -
«я»
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле, -
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «Лузитании».
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний, -
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!
Пробрало......
Боже, как же он кричит. Мне нравится, но в тоже время как то наигранно что ли..
Много театрального.
это на сцене играли, в театре чаще всего переигрывают, потому что иначе сложно передать эмоцию. И со сцены если смотреть, то выглядит как надо
Ты не Он...
Послушайте, как исполняет эту поэму народный артист СССР Виктор Зозулин. Вот где космос. А это, увы, совсем не то- при всей симпатии к Саше Петрову.
хуи лучше петрова этого никто не сделает
ебало завали тупое ты просто не понимаешь в этом
И как зозулин исполняет,просто читает,как озвучку в фильмах,а тут роль исполняет,и произведение сразу понятно,а оно для восприятия не из простых
@@user-ix1wk5nf5p не понятно, чью он роль исполняет- но явно не автора. Ибо здесь у Маяковского- сила, мужское начало, а Петров показывает какого- то хлюпика со слёзками в глазках. Как что- то абстрактное пойдёт, но как прочтение поэмы ВВ- ни в какие ворота.
Я кинул ссылку,почитайте предысторию написания поэмы,а потом можно прочитать каким маяковский был в жизни,петров всё очень точно передаёт
Не верю
Жалко концовка запорота, где бы найти нормальную версию и полную?
Че оратьта?)
Петрову больше не наливать
курт кобейн нирвана...
Правильно кто-то сказал - только орать умеет.
Что ж так орать-то 😮
Крик души.
ВООБЩЕ не то.... сорри...
Плакать.. Что за дичь
странно . . . совсем не понравилось да еще и орет не в тех моментах где стоило бы
Эх, Перов! С ьактм талантищем , а играешь вечно дешевку!
Помойте свой рот с мылом!
"вошла ты резкая как нате" - какое нахуй нате? "как НАТЕ" - нате оно блять поэтому и резкое, потому что бросается резко в человека. Ничего против Александра не имею, но Маяковский - это Маяковский, а Александра как в гитисе научили стихи читать со сцены, так и читает как может.
Что ж вы злые такие? 😮
@@natolevich Вот я тоже не пойму. По-моему, это лучшее чтение Маяковского, что я вообще видел. Видел культурное, видел выразительное, но такого слияния с текстом не видел никогда.
@@natolevich да я просто пьяный был тогда))) у меня своя интерпретация чтения была
Петров вездессущий
Человек под чем-то, это актëр?
Это бредит малярия
Вообще-то актер
Плохо(
❤