Helga . Рассвет подарил несказанную тишь! Жемчужная вьюга осыпалась снегом. Мороз придавил белизну к сводам крыш. А сам я проснулся с блаженнейшей негой. К утру побелела, остыла вода. Мучной снегопад создал белую пашню. Недавно я был тихим пленником сна, в котором я видел проекцию Вашу. Вы как голограмма сияли вовсю. Застыл, любовался, всё запоминая, отбросив свой постриг, Творца и скуфью, и святость, и грешность всетельно вбирая. Свежа моя память, что кадры хранит. В них стан силуэта высокой богини, что выточен, как безупречный гранит, что как эталон для великой картины! На мягких подушечках губ красота с малиново-спелым и вкусным нектаром, в каком теплота и её чистота с поющим и сочным целующим даром. Иконный портрет лишь под веками жив. И я, взбудораженный видом красивым, хочу снова в сон, что меня ворожил, чтоб та ворожба снова встретила с дивой!
Helga
.
Рассвет подарил несказанную тишь!
Жемчужная вьюга осыпалась снегом.
Мороз придавил белизну к сводам крыш.
А сам я проснулся с блаженнейшей негой.
К утру побелела, остыла вода.
Мучной снегопад создал белую пашню.
Недавно я был тихим пленником сна,
в котором я видел проекцию Вашу.
Вы как голограмма сияли вовсю.
Застыл, любовался, всё запоминая,
отбросив свой постриг, Творца и скуфью,
и святость, и грешность всетельно вбирая.
Свежа моя память, что кадры хранит.
В них стан силуэта высокой богини,
что выточен, как безупречный гранит,
что как эталон для великой картины!
На мягких подушечках губ красота
с малиново-спелым и вкусным нектаром,
в каком теплота и её чистота
с поющим и сочным целующим даром.
Иконный портрет лишь под веками жив.
И я, взбудораженный видом красивым,
хочу снова в сон, что меня ворожил,
чтоб та ворожба снова встретила с дивой!