Сжимая в руках вилы, Мария откинула крышку лаза и отпрянула. На земляном полу погреба, прислонившись к низкой кадушке, сидел живой немецкий солдат. Он не мигая смотрел на неё... Мария успела заметить, что немец был изнеможденный, что он был ранен: серый китель его был расстегнут, а на застиранной ночной сарочке багровело пятно крови. В какое-то неуловимое мгновение Мария заметила, что немец испугался её, и поняла, что он обезоружен. Наклонившись над лазом, она молча смотрела на немца. Ненависть и горячая, слепая злоба захлестнули Марию, сдавили сердце. Алый туман застилал ей глаза, и в этом негустом тумане она увидела безмолвную толпу хуторян, и раскачивающегося на тополевой ветке Ивана, и босые ноги повисшей на тополе Фени, и черную удавку на детской шее Вася ки, и их палачей-фашистов, одетых в серые мундиры с чёрной лентой на рукавах. теперь здесь, в её, Мариином, погреб, лежал один из них, полураздавленный, недобитый гаденыш, одетый в такой же мундир, с такой же лентой на рукаве. Хрипло спросила она, не слыша собственного голоса: - Чего будем делать? Скажи мне одно: где мой муж Ваня и сыночек Васенька? И ещё скажи мне: за что удавили Феню и девочку Саню за что убили? Молчишь? Молчи, молчи... Она повернулась, спустила ноги в лаз, постояла, глаз не сводя с немца и сжимая в руках вилы... -Молчишь? - повторила она. - Ничего не знаешь и сказать ничего не можешь? И кто людей в неволю погнал - не знаешь... И кто хутор спалил, а кто скотину перестрелял - не знаешь... Брешешь, подлюка... Ты все знаешь и за все сейчас ответишь... Медленно опускалась она в погреб, приближала к тому неотвратимому, что она должна была совершить во имя высшей справедливости. Вот и последняя ступенька. Мария остановилась. Мальчишка-немец шевельнулся. Он хотел отодвинуться, но обмякшее, бессильное тело не слушалось его. Уже в то мгновение, когда голова Марии показалась в открытом люке погреба, он по выражению её лица почувствовал, что его ожидает смерть. Смерть подходила к нему и три острия карающих вил с каждой секундой приближали его конец. Мария высоко подняла вилы, слегка отстранилась, чтобы не видеть то страшное, что должна была совершить, и в это мгновение услышала тихий, сдавленный крик, который показался ей громом. - Мама! МА-а-мА! Слабый крик множеством раскаленных ножей впился в грудь Марии, пронзил ей сердце, а короткое слово "мама" заставило содрогнУться от нестерпимой боли. Мария выронила вилы, ноги её подкосились. Она упала на колени и, прежде чем потерять сознание, близко близко увидела светло-голубые, мокрые от слез мальчишеские глаза... Очнулась она от прикосновения влажных рук раненого. Мария молча плакала. Она ужаснулась тому, что ещё несколько минут назад, держа в руках острые вилы, могла сама убить его. Ведь только святое слово "мама", та мольба, которую вложил этот немец в свой крик, спасли его. Мама, мама Мария поняла, не могла не понять, что она последний человек, который обречённый на смерть немец видит в своей жизни. И что в ней, в Марии, заключено все.. Весь огромный и прекрасный мир, который постепенно уходит из сознания умирающего. И протянутые к ней худые руки, и полные мольбы, отчаянный взгляд, выражает надежду, что она в силах отстоять его жизнь,отогнать смерть. И все, что пережила Мария в эти дни сдавили ей сердце. она запречитала будто сама прощалась с жизнью Сыночек мой, Васенька, не уходи от меня. Поживи, хоть немножечко. Не бросай меня, одну
Это прекрасно, до мурашек..
Сжимая в руках вилы, Мария откинула крышку лаза и отпрянула. На земляном полу погреба, прислонившись к низкой кадушке, сидел живой немецкий солдат. Он не мигая смотрел на неё... Мария успела заметить, что немец был изнеможденный, что он был ранен: серый китель его был расстегнут, а на застиранной ночной сарочке багровело пятно крови. В какое-то неуловимое мгновение Мария заметила, что немец испугался её, и поняла, что он обезоружен.
Наклонившись над лазом, она молча смотрела на немца.
Ненависть и горячая, слепая злоба захлестнули Марию, сдавили сердце. Алый туман застилал ей глаза, и в этом негустом тумане она увидела безмолвную толпу хуторян, и раскачивающегося на тополевой ветке Ивана, и босые ноги повисшей на тополе Фени, и черную удавку на детской шее Вася ки, и их палачей-фашистов, одетых в серые мундиры с чёрной лентой на рукавах. теперь здесь, в её, Мариином, погреб, лежал один из них, полураздавленный, недобитый гаденыш, одетый в такой же мундир, с такой же лентой на рукаве.
Хрипло спросила она, не слыша собственного голоса:
- Чего будем делать? Скажи мне одно: где мой муж Ваня и сыночек Васенька? И ещё скажи мне: за что удавили Феню и девочку Саню за что убили? Молчишь? Молчи, молчи...
Она повернулась, спустила ноги в лаз, постояла, глаз не сводя с немца и сжимая в руках вилы...
-Молчишь? - повторила она. - Ничего не знаешь и сказать ничего не можешь? И кто людей в неволю погнал - не знаешь... И кто хутор спалил, а кто скотину перестрелял - не знаешь... Брешешь, подлюка... Ты все знаешь и за все сейчас ответишь...
Медленно опускалась она в погреб, приближала к тому неотвратимому, что она должна была совершить во имя высшей справедливости.
Вот и последняя ступенька. Мария остановилась. Мальчишка-немец шевельнулся. Он хотел отодвинуться, но обмякшее, бессильное тело не слушалось его. Уже в то мгновение, когда голова Марии показалась в открытом люке погреба, он по выражению её лица почувствовал, что его ожидает смерть. Смерть подходила к нему и три острия карающих вил с каждой секундой приближали его конец.
Мария высоко подняла вилы, слегка отстранилась, чтобы не видеть то страшное, что должна была совершить, и в это мгновение услышала тихий, сдавленный крик, который показался ей громом.
- Мама! МА-а-мА!
Слабый крик множеством раскаленных ножей впился в грудь Марии, пронзил ей сердце, а короткое слово "мама" заставило содрогнУться от нестерпимой боли. Мария выронила вилы, ноги её подкосились. Она упала на колени и, прежде чем потерять сознание, близко близко увидела светло-голубые, мокрые от слез мальчишеские глаза...
Очнулась она от прикосновения влажных рук раненого. Мария молча плакала. Она ужаснулась тому, что ещё несколько минут назад, держа в руках острые вилы, могла сама убить его. Ведь только святое слово "мама", та мольба, которую вложил этот немец в свой крик, спасли его.
Мама, мама
Мария поняла, не могла не понять, что она последний человек, который обречённый на смерть немец видит в своей жизни. И что в ней, в Марии, заключено все.. Весь огромный и прекрасный мир, который постепенно уходит из сознания умирающего. И протянутые к ней худые руки, и полные мольбы, отчаянный взгляд, выражает надежду, что она в силах отстоять его жизнь,отогнать смерть. И все, что пережила Мария в эти дни сдавили ей сердце. она запречитала будто сама прощалась с жизнью
Сыночек мой, Васенька, не уходи от меня. Поживи, хоть немножечко. Не бросай меня, одну
Мне очень понравилось, большое спасибо
Какое место она заняла?
Очень красиво рассказывает, молодец. простите к можно текст который она рассказывает
В.Закруткин "Матерь Человеческая"
Извините, можно текст?